Уникум - Страница 46

— Ты Славку не знаешь, — возразил Генрих. — Он никогда ни с кем, кроме Ярослава, ну и, может быть, Мирона, своими неприятностями не делился. Но с Мироном — в меньшей степени. Чтобы Славка посвящал в свои дрязги жену? Да ни за что на свете! И потом ты забываешь, я же был с девочками, когда он нас встретил. Никаких секретных разговоров они с Татьяной не вели, я помню. Славка все больше молчал. Варька, а что у тебя произошло с Мироном? Все упоминают какой-то скандал, а я ничего не понимаю. Давно хотел тебя спросить, да как-то не было случая.

— Ерунда, не стоит вспоминать, — отмахнулась я и поскорее перевела разговор на менее опасные рельсы. — Генрих, ты ведь чаще других общался с Мироном и Славками, жен их видел. Какое у тебя сложилось впечатление об отношениях в этой теплой компании? Как они ладили между собой?

— Славки с Мироном давно ладят прекрасно. Никаких трещин в их взаимоотношениях, кроме того случая, я не заметил. Девочки отдельно от мужей почти не общались, а когда встречались, держались очень любезно, но немного отчужденно. Вели между собой ничего не значащие разговоры, какие всегда ведут малознакомые люди. И Мирон, и Славки относились к женам друг друга с уважением. Ну, Нина, понятное дело, была своя, но с Ириной и Таней все тоже держались по-дружески. Словом, нормальные были у них отношения. Во всяком случае, я не заметил оснований для убийства.

— Я не хотела вам говорить, потому что получила эти сведения от Ирочки, а она раздобыла их нечестным путем… Но теперь подумала: может, это важно? У Татьяны в жизни была какая-то то ли трагедия, то ли драма. Ты что-нибудь слышал об этом, Генрих?

— Слышал, что была, но какая именно — не знаю. Ярослав предупредил нас с Прошкой, чтобы мы ни Славку, ни Татьяну о ее прошлом особенно не расспрашивали. Наверное, тебе действительно не стоит нам рассказывать, Варька. Ты ведь не думаешь, что между Таниным прошлым и этими убийствами существует связь?

— Даже более того: я пыталась эту связь изобрести, но не смогла. Насколько я поняла, Татьянина трагедия произошла довольно давно и далеко от Москвы. Мирон с Нинкой никакого отношения к Мичуринску не имеют?

— Нет. Они там и не бывали никогда, хотя Славка не раз приглашал их погостить, — ответил Генрих.

— А Татьяна в Москве прежде не бывала?

— Бывала, — неожиданно вмешался Прошка. — Я разговаривал с ней на свадьбе, и она упомянула, как в пятнадцать лет ездила с классом в Москву на экскурсию.

— Нет, это не подходит. А позже? Где она училась?

— В Воронежском медицинском.

— Значит, из ее истории мы ничего не выжмем, — разочарованно сказала я. — А жаль. Для убийцы Ирочка и впрямь ведет себя на редкость омерзительно.

— А убийца, по-твоему, непременно должен поражать благородством и возвышенностью натуры? — съехидничал Прошка.

— Нет, но не должен он постоянно привлекать к себе внимание. Рано или поздно он всем глаза намозолит и неизбежно вызовет подозрения.

— Может, это все-таки Славки? — неуверенно предположил Марк. — Они ведь могли здорово разозлиться на Мирона. Кто-то из них наткнулся в темноте на Мирона и, поддавшись безотчетному порыву, столкнул вниз. Потом, может, опомнился, да было поздно…

— А потом жертва безотчетного порыва решила, что, снявши голову, по волосам не плачут и надо бы уж заодно отделаться от Нинки. — Я саркастически хмыкнула.

— Черт! Опять мы в тупике, — огорчился Прошка.

— В тупике, — эхом повторил Генрих.

Глава 17

Ночью Марку стало плохо. Услышав приглушенные стоны и возню, я вылезла из палатки и перепугалась насмерть: в свете фонарика изжелта-зеленое, покрытое крупными каплями пота лицо Марка производило жуткое впечатление. Стараясь не поддаваться панике, я нырнула в палатку к Леше с Прошкой за лекарствами и пакетом сухого молока. Пока я лихорадочно рылась в сумках и рюкзаках, проснулись все и устроили страшный переполох. Марк сначала злился на нас, отказывался принимать какие-либо лекарства и пить марганцовку, но потом ему стало совсем худо, и отбиваться от нас у него уже не хватало сил. Его всю ночь рвало, а мы кипятили воду, снова и снова разводили молоко и пичкали несчастного желудочными снадобьями. Только под утро окончательно обессилевший Марк заснул, а мы перевели дух.

— Еще один такой отпуск, и больше мне никаких отпусков не потребуется, — пожаловался Прошка. Выглядел он и впрямь далеко не лучшим образом. — Я уже начинаю думать, что Мирона с Ниной убили исключительно из милосердия.

— Тогда убийцу нечего искать, — устало сказала я. — Осталось добиться признания.

Леша, против обыкновения, сразу сообразил, на кого я намекаю.

— Так ведь Генрих уезжал, — возразил он.

— Это мы так думаем. А где доказательства?

— Генрих, ты чего молчишь?

— А? — Генрих вздрогнул и обвел нас рассеянным взглядом. — Вы что-то сказали?

— Мы вычислили убийцу, — сообщил Прошка, — а ты в каких облаках витаешь?

Генрих почему-то ужасно смутился, словно был пойман за руку, когда вытягивал кошелек из кармана сиротки, которого больные бабушка и дедушка отправили с последними деньгами за хлебом.

— Э… да я так… ничего.

— Генрих, ты вспомнил что-то важное или до чего-то додумался, — заявила я прокурорским тоном.

— Нет. Правда нет. Так, лезет в голову всякая чепуха…

И как мы на него ни напирали, больше он ничего не сказал.

Все расползлись по своим палаткам, а я почувствовала, что не в состоянии уснуть, и спустилась к морю. Наплававшись, я уселась на остывшие камни и задумалась.

История с отравлением Марка и впрямь выглядит совершенной нелепицей. Если это не случайность и не идиотская шутка, в ней должен быть какой-то смысл, а его нет. У убийцы сдали нервы, и он сам не ведает, что творит? Вряд ли. Если вспомнить, как он расправился с Мироном и Нинкой, это, должно быть, на редкость хладнокровная бестия. Мирон мог разбиться не насмерть, закричать, позвать на помощь. Убийца должен был места себе не находить от неизвестности. А он сидел с нами за столом и весело смеялся.